Jdi na obsah Jdi na menu
 


76. МОШЕ бен АВРААМ ГАРОФЕ ДАРАИ

По показанию самого поэта предки его поселились в Испании, в скорости после разрушения Храма, а оттуда вследствие гонений возбужденных талмудистом Иосифом Гаври, отец нашего поэта Авраам эмигрировал в Марокксую Империю и поселился в ее столице Фес, где и родился Моше.

Трудно точно определить год его рождения, но безошибочно можно сказать, что он жил во второй половине девятого столетия 1).

1) В пользу такого предположения Пинскер приводит следующие веские доводы.
Во первых он пишет, что поэт первую часть своего сочинения закончил гимном, последний стих которого заимствован из песни Моисея. Некоторыми словами этого стиха он определяет год окончания труда, что указывает на 115-й год еры контракта Селевкидов = 4603 год нашего леточисления, что соответствует 843 году по Р.Х.
Во вторых, в конце книги Мичвот Самуил Гарофе находится одна эпиграмма, составленная ее переписчиком. Он был одним из потомков нашего поэта и исчисляет от себя до последнего двадцать одно поколение. Переписчик этот жил в 1490 году, а по нашему в 5250 году. На каждый век, средним числом полагается тридцать лет; на 21 век - 630 лет. Если вычесть это число из 1490 лет останется 860, что вполне соответствует эпохе Дараи.
В третих, Саломон бен Ерухам живший в последней четверти десятого столетия о Дараи упоминает уже как о покойнике.
В четвертых, хотя этот поэт сам и составил грамматику, но не смотря на то слог его страдает грамматическими неправильностями и придерживаесь арабских грамматических правил он из иных существительных воспроизвел глаголы, не дозволенные слогом Библии.
Это также указывает на древность его времени и именно на то столетие ибо тогда, не были еще тверды в грамматических правилах.
Между литургическими, находящиеся светские песнопения его также указывают на древность их происхождения. Только древние наши поэты дозволяли себе подобную вольность (Пинскер, стр. 49). Опровержениями против этих доводов могут служить следующие обстоятельства. В прочем серьезной критики они не выдерживают.
Во первых можно было бы сказать: При столь глубокой древности Дарая, почему как о поэте никто из писателей не упоминает о нем? Даже Иегуда аль Харизи в своем известном сочинении
תחכמוני в восемнадцатой главе оного, исчисляя всех поэтов талмудических и караимских о нем вовсе не упоминает.
Во вторых, писать по размеру арабских поэтов с чередующимся долгами и короткими слогами было введено Дунашом бен Лаврат и Иудою Хиюг в дни р. Хасдая, гораздо позже эпохи Дарая. Многие ссылаются на это обстоятельство; это мнение поддерживает и Саадя бен Донат, лице весьма популярное заслуживающее молного доверия. Прекрасно, но вопрос в том, что он может относиться к талмудистам и талмудистам запада, а не востока. К караимам же вовсе не применно. Дараи на востоке на столько был популарным поэтом, что многие его литургические песни вошли в состав молитвы талмудических обществ Египта и Марокко.
Мы скоро увидим, что даже на западе он был не неизвестен и даже для многих он служил образцем как стилем, так и темой. Нет никакого сомнения, что с целью игнорировали его и даже коверкали его стихи для замаскирования. Впоследствии потомки поэта заметив подобное бездеремонное присвоение славы своего предка постарались находищийся в рукописи его труд никому не показывать и многие столетия не выпускали ба свет Божий, храни оную как драгоценную святыню.
Благодаря только неусынной деятельности покойного Фирковича сочинение Дарая явилось на свет Божий и ныне принадлежа к коллекции рукопосей, приобретенной правительством от покойного, сохраняется при С. Петербургской Император. Публичн. Библиотеке. Можно надеяться, что не в дальнем будущем оно поступить в печать.

Рукопись заключающая в себе сочинение Дарая написана на пергаменте; а само сочинение носить название Диван.
Диван делится на две части, а первая часть подразделяется на два отдела.
В первом отделе находится до 220 стихотворений, вторые посвящены светским сюжетам; а второй отдел состоит из ста стихотворений литургического содержания, из коих по одному посвящено каждому отделу Пятикнижия
פרשה.
Во второй части Дивана помещены 284 стихотворения - смесь литургического со светским.
Дараи воспевал доблестных мужей, писал стихи на случай свадьбы, родин или смерти.
Ловко умел тешиться над нароками и особенно едка была его сатира над безобразными франтихами.

Эпиграммы его полны жизни и остроумия.

Вообще же муза его более печальна, чем весела, хотя вспышки веселости иногда проявлялись в нем.
Нельзя без слез читать как он жалостно описывает потерю двух милых своих сыновей или же перенесенные им муки во время своего скитальничества.
Вообще видно, что судьба для него была мачихой и не любила баловать его.

Диван был начат в Египте; но сам поэт не имея оседлости вел скитальническую жизнь.
Мы его встречаем и в Фесе, и в Египте, и в Багдаде, и в Дамаске, и в Иерусалиме.
Куда бы ни приезжал, он тотчас рекомендовалси своим талантом, или воспевая кого нибудь или посвещая стихи какому либо торжественному случаю или же карал своей сатирой какой либо неблаговидный поступок.
Писал же он на древне библейском, арабском или же в смеси один стих на одном, а другой стих на другом языке.

Нужно знать, что Дараи первый ввел в литературу Израиля размер стиха с чередующимся долгими и короткими слогами.
Независимо от сего безошибочно его можно признать отцем изящной словесности у караимов.
Хотя в этом и не признаются, но положительно можно сказать, что некоторые знаменитые поэты Испании и Франции имели образцем перед собою Диван Дарая.
Знаменитый испанский поэт Иеhуда Галеви, воспетый Генрихом Гейне был знаком повидимому с Диваном и неоднократно пользовался им.

Другой поэт-философ из Франции, бессмертный Ибн Эздра также заимствовал сюжеты из Дивана.
Одно стихотворение его ставшее народной поговоркой явно заимствовано из Дивана с некоторым изменением 1).

1) Смотри Пинскера стр. 52

Позаимствую из Пинскера маленькие отрывки для наглядного доказательства:

ГАЛЕВИ

То не мускус ли благоухает, не аромат ли гранаты?
Не ветер ли шевелит ветви пахучих ив?
А что лучезарно светит как бриллиант?
Не росиньки ли слез на ресницах лани?
Не роса ли блестит на алой розе?

ДАРАИ

Не мускул ли и не роза ли то благоухает?
И не ветер ли шевелит ветрами Нарда?
Или не вино ли благоуханного винограда, или не аромат гранатного алого сока?

И т.д. в этом духе стихотворение из пятидесяти шести духов.
Дараи посвятил эти стихи нейоему Исааку бен Моше Гарофе, а Галеви воспевает точь в точь стиле Дараи некоего магната по имени Моше.

Другой пример:

ИБН ЭЗДРА

Не страшись поражений времени ибо оно изменчиво.
Не радуйся дарованному им благу; и не печалься от его гнета.
Ибо дары и удары судьбы времени случайно приходят и также уходят.

ДАРАИ

Если улыбавшееся время изменило тебе в своей любви и сменила печаль твою радость, ты не тужи ибо порождение дня, как не постоянно благотворит, так и не постоянно зловредит, и т.д.

Следует не забыт, что Дараи на несколько столетий жил раньше их обоих.

Если такие бессмертные поэты как Иеhуда Галеви и Авраам ибн Эздра находили не унизительным для своего гения воспользоваться Диваном Дараи, а талмудические общества востока удостоили поместить в свои молитвенники литургические его произведения, то смело можно сказать, что этот наш миннезингер имел большое влияние на развитие поэзии, как среди караимов, так и среди талмудистов.
Родись Моше Дараи с своим талантом среди европейского народа ему давно поставили бы памятник как Жуковскому, Пушкину, Лермонтову и другим поэтам нашего отчества.

Мы же караимы с прискорбием должны сознаться, что едва знали о том, что почти тысячу лет тому назад вышел из среды нас такой знаменитый поэт.

Нас обязывает священный долг как можно скорее напечатать Диван Дарая и выпустив его на свет Божий заставить замолчать наших недоброжелателей как Грец и доктор Иост, которые пишут, что вся наша литература состоит из повторения задов, никакой важности не имеет и подобна лепету ребенка и что де наши писатели подобно ласточке, которой родоначальница также щебетала и строила свое гнездо, как и современня 1).

1) Смотри сочинение доктора Иоста Еврейские секты статью о анти-талмудическом учении.

Между тем истинные служители науки дорожащие истиной не так отзываются и не такого имения о ней.
Да хоть бы о поэзии самого этого Дарая Грец 2) пишет: Не смотря на размер стихотворения Мосея Дараи все таки плохи дубоваты лишены всякой поэтической прелести и представляют ничто иное, как набор рифмованных стихов.

2) Смотри Греца История Евреев, том II, стр. 240

О том же предмете отзыв Пинскера: 
Диван открыт предо мною
Я очутился в благоуханном роскошном саду и вдоль и поперег прохаживаюсь в нем.
Жаль только что не с кем мне делить получаемое мною наслаждение.
Тем более я малею об этом в виду того обстоятельства, что как сам поэт, так и муза его никому неизвестны.
Я не хочу как скрыга доставшимся мне удовольствием наслаждаться сам один, а желаю поделиться с читателем.
Прежде же я определю важное значение этого мужа и его книги, а потом приведу для читателя несколько образцов из нее; но я предупреждаю, что он узрить только малую часть этого богатства мыслей и достойной славы поэзии, ибо тетрадь моя слишком мала, чтобы поместить все это.
Я нахожусь в недоумении, что привести и что оставит?
Каждое стихотворение одно другого лучше 3).

3) לקוטי קדמוניות стр. 46

И я желал бы познакомить читателя с прелестною поэзией Дараи; но я нахожусь не в таком выгодном положении как Пинскер.
Ему не надо было изменять почву и он не должен был эти нежные цветы пересаживать из одной почвы на другою через что они всегда теряют свой аромат.
Тропические растения только и хороши в родном климате под жгучими лучами солнца.
Перенесенные и пересаженные на север они блекнут и теряют свой аромат или же совсем сохнут, умирают.

Нужно быть Жуковским или Пушкиным или Лермонтовым, чтобы гений переводчика равнялся гению автора и только тогда вышедши из под пера такого маэстро, перевод во всем соответствует оригиналу а иногда и превосходит его.

Я же могу показат читателю один только туманный силуэт поэзии Дараи и то дажеиздали.

Оговорившись я надеюсь, что если читатель не вполне удовлетворится переводом приводимых мною образцев, то все таки снисходительно отнесется к нему.

Любов занимает довольно видное место в Диване и сам поэт повидимому далеко не был хладнокровен к прекрасной нашей половине.
Так однажды он почувствовав к одной красавице сердечное влечение в виде изъяснения в любви написал к ней послание следующего содержания:
Ты вылитый портрет прекрасной царицы 1) воспитанной в доме Биньяминина 2).
О прекрасная дева!
Будь моей царицей а меня сделай своим царедворцем или же своим левитом, а наградой моей да будет его доля.
(Левиты получали из жертвоприношенного агнца части 3) - щеки, грудь, плечо и правое бедро).

1) Эсфир
2) Мордехай, который происходил из колена Биньямина.
3) См. Исход глав. 29, стихи 29 и 30. Второкнижие г. 18 ст. 3

Что Моше Дараи был весьма благочестивым мужем ясно видно из его религиозных песнопений.
Умилительно читать его литургические произведения полные чуства, в которых изливает он свою душу перед Отрадой всех скорбящих от угнетения.

Страстное желание овладело поэтом излить душу свою в плаче и рыдании над могилами патриархов, святых пророков и угодников Божиих.

Взгромоздившись на хребет неуклюжего верблюда отправился он в Богом избранный Град.
Какие муки перенесь он сидя на своем импровизированном, с боку на бок покачивающемся экипаже, едучи по каменистой тряской дороге.
Вот он импровизирует с своего седалища:
Терплю муки ада на хребте гамала - верблюда и да будут оне искупленьем грехам моим!
Как зерно в пешете, так кости мои!
За это страданье Господь удостоит меня быть в святом Граде и под святою его сенью я найду покой.
В святом Храме своем Он приютит страника.
Господи!
Повели буйному ветру; на крыльях своих снести меня туда.
Десница Твоя крепка, Ты Всемогущий о Господи!
Придай быстроту молнии моей неуклюжей колеснице и да помчит меня и да прекратятся мои мучения!

Наконец он достигнул вожделенного своего желания, прибыл в Иерусалим.
Сколько молитв и песней экспромтом в минуты вдохновения он произнесь и пропел над священными могилами!
Но оне была не пенье соловья или веселого поьта, а явился он там, как пророк Иеремия над развалинами Иерусалима.
Насытив свою душу, оттуда он пешком отправился в Дамаск, опираясь на свою палку.
Измученный дорогою истощенный голодом он лелеял себя надеждою, что Дамасцы омоют его раненные ноги, обмажут еллем, приютят и накормят его!
Но каково было его разочарование, когда ни одна из его надежд не сбылась и дамасцы оказались глухими к его лире.
Его приняли, как праздношатающегося дармоеда и никто не хотел внимания даже обратить на него.
Униженный и оскорбленный оставляет он Дамаск и в стихах изливает на дамасцев свою скорбную жалобу:

Грусть, тоска и стесненье встретили меня в день прихода моего в Дамаск.
В тот день же я забыл добродетель в тот день слава моя облеклась в траур.
Печал и огорчение обрел и сердце мое уязвлено горем.
Тело мое истощено болезнью, на ноги стать не могу.
Во славу Имени и ради Твоего могущества ты, Боже, ниспошли на него пламя гнева Твоего и да пожрет его как пламя.

Мишна и талмуд не редко служили мишенью для стрел его сатиры.
Таких сатир в Диване много; но для образца я приведу одну, не очень длинную:
Избави Бог меня присоединиться к нечестивым и идти по их стезе.
Или принять их заблуждения или увлечься обманом.
Или направить ум свой читать их лживые книги или суеты.
Или из среди самого народа преподаванные предписания изучать из их Мишны.
Я обличу во лжи взлелеянную ими веру в традицию, что будто бы Бог на горе Синайской повелел обществу своему принят ее.
Я буду веровать в писанный Закон, наделенный Богом избранному народу своему.
Учение едино и к нему ничего не добавлю; Закон един и не пристрою к нему второго 1).

1) Смотри Пинскера страница 74

Где бы он ни встречал пороки и неправду он безпощадно преследовал их и не щадил ни богатого, ни бедного, ни единоверца ни иноверца.
Конечно это не могло даром пройти ему и вот он стал ненавистен многим и приобрел массу неприятелей.
Но наш поэт не пал духом и вот он сам поощряет свою музу:
Не робей, ты песнь моя!
Не страшись врагов бессметных!
Явись храбро на вызов их!
Так знай же: Ты владычица велика, а они рабы твои!
Они нагнут главу свою, поклонятся коням колесницы твоей!
Уверься же что они смертны, а ты всегда бессмертна 1)!

1)Там же стр. 81

Дарай владел также искусством писать стихи на разрешение им же задуманной загадки.
Все они дышат глубокомыслием и указывают на весьма тонкий и острый ум его.
Вот небольшой образец:
Что то, похоже на негра и носимо шестью ста пятидесятью?
Имя его состоит из четырех букв а если сосчитать выходит шестьдесят шесть?
Ответ: Судно.
Обяснение загадки:
Судно, выкрашенное черною краскою походит на свет лица чернаго негра.
Оно плавает, значит носится водою (
מים), буквы этого слова дают число 650.
Название судна (
אניה) из четырецх букв, которое составляют 66 2).

2) Заимствовано из тетради г-на Дувана

Прошло не много времени, как в подражание Дараю стали заниматься поэзией и другие наши писатели.
Подражателей было много; но более или менее достойными внимания оказались только трое, из коин первим по времени был Адоним бен Месимац Галеви.